Село Сима (Юрьев-Польский район)
,,
<…> завиднелись крайние избы большого села с ласковым женским именем Сима. Нет ничего скучнее, как идти длинным, далеко растянувшимся селом. Считаешь, что дошел до цели, а все никак не можешь дойти.
В парк нас впустили беспрепятственно, но к самому барскому дому подойти не удалось. Он был огорожен забором. Белокаменный фасад дома, выходящий в парк, не был украшен ни колоннами, ни прочими архитектурными излишествами. Два этажа по пятнадцать окон в каждом, да в три окна мезонин — вот и весь фасад.
<…>
Собственно, смотреть в доме было уже нечего. Мы надеялись, что одна историческая комната в нем сохранена в неприкосновенности. Но ошиблись. Мало того, провожатый совсем не знал, где эта комната, и от нас впервые услышал, что здесь, в этом доме, где теперь он постигает азы агротехники и винокурения, в 1812 году, после ранения под Бородином, умер Багратион.
Мы сходили и к церкви, где славный полководец был похоронен сначала. Но никто не мог нам объяснить, где же была могила. Таким образом, в селе Симе мы узнали не больше того, что знали, выходя из Юрьева-Польского со слов Розы Филипповой [сотрудницы музея], а также из документов, показанных ею. В частности, она показала нам надгробную медную доску с первой могилы князя. Вот что написано на доске — от слова до слова:
«Князь Петр Иванович Багратион, находясь у друга своего князя Бориса Андреевича Голицына, Владимирской губернии, Юрьевского уезда, в селе Симе, получил высочайшее повеление быть главнокомандующим Второй западной армии, из Симы отправился к оной, и, будучи ранен в деле при Бородине, прибыл опять в Симу, где и скончался, сентября 11 дня».
<…>
Здесь так все подробно изображено, что остается добавить разве некоторые подробности последних минут бородинского героя.
От Багратиона скрывали, что Москва сдана. Больной, он продолжал слать разные распоряжения, а также и запросы о состоянии своей армии. Но ответов не было и не было. Тогда он. послал верного человека, а именно офицера Дохтурова, узнать, в чем дело. Дохтурова не успели предупредить, и он доложил Багратиону всю правду. Больной в страшном гневе, с перекошенным от душевной и физической боли лицом вскочил на ноги, одна из которых уже сгорала в гангрене. Началась агония, и через несколько минут наступила смерть.
Прах полководца покоится теперь на Бородинском поле, но луч Багратионовой славы капризно упал на безвестное глухое село, затерянное в глубине Владимирского ополья, и осветил его для многих и многих поколений, отняв у безвестности. Теперь уж ничего не поделаешь. Сколько бы ни прошло времени — всегда будут говорить и писать: «Багратион скончался в селе Симе, в двадцати трех верстах от уездного города Юрьева».
<…>
Дела в колхозе шли неплохо. Впрочем, поправляться они начали с 1954 года, с приходом этого председателя. [Павла Ефимовича Киреева]
<…>
Начал Киреев поднимать колхоз с животноводства. На последние деньги купил пятьдесят голов скота и все силы бросил на сохранение телят. План удался. Хозяйство набрало силу.
<…>
Ночевать нас определили к Николаю Ивановичу Седову. Это было сделано не без умысла. Седов родился, провел детство и жил до революции в княжеском доме и будто бы много знает про Багратиона.
<…>
В посудном шкафу у Седова среди незамысловатой крестьянской утвари — стаканов, чашек и прочего — красуется вещичка из далекого, несуществующего мира, как бы обломок Атлантиды, вымытый на берег океана прибоем. Вещичка эта — страусовое яйцо, взятое в золоченую резную оправу. За ним одним угадывалась роскошная гостиная со сверкающим паркетом, с тяжелыми портьерами, с канделябрами и бра, с породистыми женщинами в шуршащих платьях.
<…>
Кроме яйца, нас поразил висевший на стене, увеличенный портрет хозяина дома в молодости.
— Неужели это были вы?
— Я самый и есть. Что, хорош? За мной, бывало, девки косяками ходили, дрались из-за меня, царапались. Ради христа, бывало, просит погулять с ней. Художник к князю приезжал, посадит меня и рисует. А потом сказывал, будто мой портрет в Америку за двадцать пять тысяч продал. Вот и мне маленькую картинку оставил.
Николай Иванович порылся в сундуке и достал этюд, написанный маслом. На темном фоне светится лицо как бы врубелевского Демона, в котором с трудом угадывались черты старика Седова.
О Багратионе Николай Иванович ничего нового нам не рассказал. Его прабабка действительно помнила князя, и умер он на ее глазах. Она рассказывала кое-что внуку, но многое он забыл.
— Только в книжке неправильно написано, будто Багратион умер на втором этаже, в угловой комнате. Он умер внизу, и комнату эту я знаю. Это и бабушка хорошо помнила. Она тогда молодая была, Багратион ее из всей прислуги любил.
,,
